Виктор снял очки, потом снова надел, поежился, наверное, вообразив себе всю картину трагедии.
– Она тоже на том кладбище лежит?
– Нет. Там она не лежит. Она исчезла. Нашли только ее сумочку возле вот этого камня, – Радик погладил большой валун, стоящий у дороги, как памятник. – Больше ничего не осталось. Искали и в снегу, и на склоне ниже дороги, и в реке. Ничего. Пропала бесследно. Такое при сходе лавин бывает. Особенно если лететь вот с этого отвеса, – Радослав указал на грань возле дороги, за которой прерывалась плоскость дороги и начинался край пропасти. На её дне далеко внизу блестел клинок речки, а от неё взлетал вверх абсолютно лысый склон соседнего хребта…
Помолчали. Виктор внешне оптимизма не утратил, только как бы ненароком отошел от жуткого места в сторонку. Впрочем, оно кажется жутким только тем, кто знает о происшедшей здесь трагедии. Для всех других – овраг оврагом с ровными склонами. На дне снег… Даже летом. Значит – пополняются запасы регулярно. На склонах – никакой растительности, хотя кругом могучий лес. Значит, стирают лавины начисто все, что здесь пытается вырасти…
– Ну пошли, Викентий. Расскажу тебе еще одну историйку. «Политическую». С участием Риты, вечная ей память. И меня.
– Э-э… После того, что с ней произошло? – осторожно осведомился Вик.
– Ценю юмор, хоть и считаю его не уместным… Нет, раньше. Это история о том, как я чуть международный конфликт не спровоцировал.
– Ты? Здесь?
– Ну, не совсем на этом самом месте, но поблизости. А что: не подходящее место? Для политики все места подходящие: равнины, города, горы, жесткие и мягкие места. Мягкие, конечно, удобнее, но ежели их нет, то… А дело было так. В свой первый приезд сюда, когда в выходной день мы пошли по Баксану на познавательную вроде как экскурсию наподобие туристов, я обратил внимание на группу явно не наших соотечественников – ну совершенно не советских, понимаешь, людей. Не советское в них обличала одежда: очень уж ладная да складная – для горного туризма. Но не в амуниции дело было. Их стояло человек с десяток пареньков спортивного вида, крепеньких таких. А среди них старик, тоже очень поджарый и весь из себя подтянутый, как профессиональный военный. Лет черт его знает скольки: то ли пятидесяти, то ли ста – их ведь не поймешь. И вот этот дуб вековой что-то тем парням рассказывает. Они его очень внимательно слушают и вертят своими иностранными башками вслед за его рукой. А рукой он показывает то на ущелье Ирик, то на Адыл-Су, то в сторону перевала Бечо… Откуда ему, мху лишайному, знать эти места? И меня осенило: да он же, скорее всего, воевал здесь! В Баксане же орудовала немецкая дивизия «Эдельвейс». А в Баксанское ущелье она просочилась именно через ущелье Ирик-Чат. А перевалы Бечо и Донгуз-Орун они пытались взять, да не взяли. Прошли они в Баксан сами – без проводников, потому что знали все проходы и подходы к нему по ущельям и перевалам – до войны приезжали сюда. Кто под туристов косил, кто под альпинистов. Как у Высоцкого:
«А до войны вот этот склонНемецкий парень брал с тобою.Он падал вниз, но был спасенА вот теперь, быть может онСвой автомат готовит к бою…»
И вот когда я это себе подумал, да еще и песню вспомнил «Баксанскую первую», да представил себе бои, которые здесь шли… И решил: этот бравый седой дедок – точно из эсэсовской дивизии «Эдельвейс». Логично во всяком случае. Разговаривали они по-немецки. Я специально, как бы невзначай, подошел и послушал. Как подошел, так и отошел: тихо и мирно. Я ж не агрессор…
Через несколько дней снова собрались вниз – на шерстяной базар в Чегет съездить. Богатейший, скажу, базарище: любых изделий из настоящей шерсти – завались. И не дорого. Мы с тобой тоже туда сходим… Ну вот. Кстати и ПАЗик лагерный туда же направлялся. С немецкими туристами и альпинистами. Чуешь аналогию?.. Их полный автобус набился. Естественно, все они сидят. Естественно, все мы – стоим. Гостям дорогим место «уступаем». Но без претензий. Пусть посидят. Ехать-то всего ничего. Едем. В окно посматриваем, на попутчиков. Рита им что-то рассказывает на понятном им языке, а я стою и думаю, что они и без нее об этих местах знают не меньше, если не больше. Среди дорогих гостей такие же, как тот эдельвейсовец – эсэсовец, сидят. А тут, смотрю, мой сосед, один из них – дедулька то ли сорока, то ли полутораста лет, достает какую-то карту, разворачивает ее и показывает на ней что-то своему соседу, тоже немцу с гвардейской выправкой. Что за карта? Присматриваюсь. Ба! Да это весь Баксан! Со всеми ущельями. И нашим в том числе. И со всеми альплагерями, которые в нём есть. Даже отдельные скалы обозначены вдоль дорог, и чуть ли не отдельные камни. И вот этот немец нашел место, где в данный момент наш автобус находится…
Представляешь? У нас таких подробных карт нет, а у них есть. Откуда?.. И с надписями по-немецки. Ясно – с войны осталась. Молча я на эту карту смотрю. И вдруг парень из нашего отделения, Борис, любознательный такой, меня спрашивает: «А кто это такие с нами едут и что это у них за карты?» Отвечаю: «А это недобитки эсэсовские с нами едут со своими картами эсэсовскими…» Слишком громким мой ответ получился, даже для меня неожиданно. Наверное, внутреннее напряжение взорвалось от эмоций. А в автобусе наступила полная тишина. То они, немцы, оживленно про меж себя лопотали, а сразу после моих слов вдруг замолчали. А в лагере с нами по-русски «нихьт фэрштейн» и ни бум-бум. А здесь замолчали. Поняли, значит. И Рита на меня своими большими глазищами смотрит. Они у нее из прекрасных злыми почему-то сделались.
Реакция немцев меня ни сколечки не смутила. Даже наоборот. А к вечеру, когда мы из Чегета вернулись, меня приглашают в учебную часть. Вежливо. Захожу. Там Рита сидит, ее муж-начальник учебной части, и наш инструктор Бутман. Притворяется серьезным, но глаза смеются… Да… И устроила мне наша Риточка разнос с выволочкой. Немцев, оказывается, мои слова очень обидели, оскорбили и возмутили. И они, в лучших своих «чуйствах» оскорбленные, собрались куда-то жалобу писать, чуть ли не в ООН. И что мне надо перед ними непременно извинится, иначе грянет международный скандал – немцы оказались из ФРГ… При этом разговоре мои экзекуторы сидели, а я стоял, как школьник нашкодивший. После слов о грядущих глобальных международных конфликтах в результате моих непродуманных, а может быть и провокационных действий, я тоже сел и «торжественно заявил», что извиняться и не подумаю, объяснив причину своей вспышки в автобусе. Добавил: если будут жаловаться – пусть к жалобе приложат объяснение: откуда и зачем у них появились подробнейшие карты Баксанского ущелья, в котором находятся военные объекты: турбаза Вооруженных сил «Терскол и научно-исследовательские ядерные центры… На этом милая беседа закончилась. Мирно. Наши-то администраторы на моей стороне, конечно, были, но и немцев, как гостей, ублажить надо было. А те вскоре уехали восвояси… Судя по тому, что третья мировая война не началась – слова мои международной огласки не получили… Шутка.
– Ну ты, Рад, даешь. Прямо, как из К-ы Г-ы Б-ы. Где это здесь «военные объекты» имеются и «ядерные центры»?
– Чудак ты, Вик. Про военные объекты – это я для понту, а что-то вроде ядерного центра действительно есть. Он даже с дороги виден. Точнее, вход в него: вырезанные в скальной стене штольни. Там – в толще горы, лаборатории по изучению нейтрино. А насчет «К-ы Г-ы Б-ы – это не про меня. Но чтобы там, где есть туристы из ФРГ, но не было кого-то из КГБ – этого не может быть потому, что этого не может быть никогда… Впрочем, политику побоку – мы пришли.
Перед путниками и спутниками возвышались ажурные ворота, скромные, но с претензией на некоторую триумфальность. С плакатом наверху. Плакат многозначительно утверждал: «Альпинизм – школа мужества». Еще одна надпись не оставляла у пришедших никаких сомнений в том, что они находятся перед входом в святыню альпинистов «Альплагерь Шхельда». Справа от входа со ствола сосны немо звучал намек на то, что разным прочим туристам входить в святыню не рекомендуется. Там кривовато болтался жеваный листик железа со словами: «Обход. Тропа для туристов» и стрелочка, на сию тропу указующая – для наглядности. Какой-то хулиган добавил: «и собак…». Собаки на надпись не обижались, но по тропе не ходили – гуляли по лагерю. Видимо, не умели читать. Туристы же, которые пограмотнее, действительно обходили лагерь стороной справа. Иного пути у них всё равно не имелось – слева обрывался отвесный склон к реке.
Дорога вливается в створки ворот, как неподвижная серая река. По ее берегу слева стоят аккуратные домики современной «турбазовской» архитектуры: контрольно спасательный пункт, по аббревиатуре КСП, инструкторские «номера» и апартаменты лагерной администрации. За ними – волейбольная площадка, плац для построений, экзотическое здание учебного центра. медицинский пункт и точка приложения центростремительной силы спортсменов – столовая. На точке – вдохновляющий лозунг: «Поешь больше – пойдешь дальше!» Справа и чуть повыше – смотровая площадка. С неё ненавязчиво предлагается роскошнейший вид на верховья ущелья Адыл-Су с замками и башнями снежных вершин Главного Кавказского хребта. Еще правее вверх по склону рассредоточились ровными шеренгами одноэтажные жилища альпинистов. Все это, вместе взятое, и есть альплагерь «Шхельда» – главная кавказская база федерации альпинизма «Спартак».
